Целитель - Дон Д`Аммасса

Поскольку звонка не обнаружилось, Мастерсон постучал, раздумывая, не лучше ли просто открыть дверь и войти.

Он уже собрался это сделать, когда услышал какой-то звук внутри. Через секунду дверь распахнулась, и в проеме появился неестественно высокий человек с длинной седой бородой. На нем была европейская фланелевая рубашка, никак не вязавшаяся с мешковатыми шелковыми шароварами.

Он окинул Мастерсона оценивающим взглядом, потом обратился к нему по-испански:

— Могу я вам чем-то помочь, сеньор?

— Я ищу доктора Масуда, — ответил гость по-арабски, — И я не испанец. Меня зовут Карл Мастерсон, я американец.

В то время испанцы не вызывали особого дружелюбия в Марокко. Главным образом из-за своей несговорчивости в вопросах передачи арабам последних маленьких анклавов на континенте и горстки островов в Средиземном море.

— Я Масуд, — лицо человека оставалось настороженным, хотя и чуть менее враждебным. — Вам нужна медицинская помощь?

— Да. Можно мне войти?

— В таком случае добро пожаловать. — Масуд отступил, и Мастерсон вошел в лечебницу.

Вопреки ожиданиям, она оказалась пустой, если не считать самого Масуда. Странным казалось даже не отсутствие каких-либо других сотрудников или пациентов, удивляло, скорее, ощущение необычного запустения. Комната не выглядела грязной, но кровати стояли голые — без простыней или покрывал, медицинских инструментов не было видно, на всем лежал тонкий слой пыли. Воэможно, Мастерсон пришел как раз в то время, когда тяжело больных уже выписали из клиники, но, поразмышляв на эту тему, он вспомнил, что все попадавшиеся ему обитатели Тувареша производили впечатление людей здоровых, в отличие от жителей других городов и деревень, которые проезжал путешественник. На улицах он не заметил попрошаек — ни дряхлых стариков, ни детей, намеренно изувеченных родителями, чтобы выжимать слезу из богатых европейцев. В Тувареше люди, возможно, тоже затягивали пояса, как и по всей Северной Африке, но эндемические заболевания, поражавшие соседей, обошли их стороной. Придя к такому выводу, Мастерсон испытал первый с той поры, как вышел из самолета в Рабате, прилив оптимизма.

Его провели в небольшой, слабо освещенный и не слишком гостеприимный офис, но там хотя бы ощущалось присутствие человека. Масуд подождал, пока Мастерсон уселся на шатающийся деревянный стул.

— Чем я могу вам помочь?

— У меня далеко зашедшая болезнь Гластонбери. Это новая форма рака, при которой…

Масуд нетерпеливо махнул рукой.

— Мы здесь не настолько отрезаны от мира, чтобы не быть в курсе профессиональных новостей. Примите мои глубочайшие соболезнования, мистер Мастерсон, но, надеюсь, вы понимаете, что я ничего не могу здесь для вас сделать. Может быть, в Рабате? Там есть хорошая больница, одна из лучших на континенте.

— Меня не интересуют традиционные больницы, доктор Масуд.

Они уже отказались от меня. Вас, мне порекомендовала Сарина Фарук. Насколько я понимаю, вы лечили ее от такой же болезни всего несколько месяцев назад.

Масуд моргнул, но лицо его осталось неподвижным.

— Боюсь, вы ошибаетесь, мистер Мастерсон. В Тувареше нет человека с таким именем, а сам я дальше Таруданта не ездил уже целый год, да и там просто навещал родственников.

— Я знаю, что Сарина здесь не живет, однако в ноябре прошлого года она приезжала в эту клинику. Сюда она прибыла в безнадежном состоянии, но по возвращении в Каир полностью выздоровела.

— Без сомнения, Аллах улыбнулся страждущей. Вполне возможно, что эта женщина побывала в Тувареше, как вы говорите, хотя мало кто заглядывает в нашу глушь. Однако уверяю вас, я не лечил эту женщину, насколько я понимаю, египтянку, ни от какой болезни, не говоря уже о столь серьезном недуге. — Он обвел комнату красноречивым жестом. — Как вы видите, мы здесь живем бедно, у нас есть лишь самое необходимое. Даже представить не могу, зачем эта женщина прислала вас сюда.

— Она выражалась совершенно ясно, — настаивал гость. За свое исцеление Мастерсон готов был озолотить всю общину. Смущало его лишь то, что ни одного из четверых выздоровевших даже отдаленно нельзя было назвать состоятельным человеком. Мастерсон чувствовал: это как раз тот редкий в его жизни случай, когда за деньги он не может получить желаемое. — Я в полном отчаянии.

— Повторяю, я вам очень сочувствую, однако ничем не могу помочь. Это не в моей власти. — Он поднял вверх ладони с растопыренными пальцами в подтверждение своих слов.

— Так, может быть, кто-то еще?

— Только не в Тувареше, мистер Мастерсон. Здесь вам оставаться бессмысленно. — Лекарь, поднялся, явно намекая, что гостю пора уходить. — Если хотите, я могу дать вам обезболивающего, но я не всесилен.

— Мне имплантировали блокаторы, — нетерпеливо сказал Мастерсон, вставая. — Мне нужно полное излечение, а не временное облегчение.

— Здесь вы этого не найдете.

— Может быть, и не найду. Спасибо, что уделили мне время, доктор Масуд.

Мастерсон разбил лагерь на том же месте, где и в первый раз. Если разложить заднюю часть «лэнд-ровера», получалось небольшое ложе. Он не стал включать генератор, чтобы заработал кондиционер, зато тщательно собрал биохимический туалет, дабы не пользоваться общественным на углу рыночной площади. Горстка парней таращилась на него, но потеряла интерес, как только надежда на новые чудеса иссякла.

В этот вечер он гулял по маленькой деревне, невзначай заговаривая со всяким, кто был готов мириться с присутствием иностранца. Многие отходили, не ответив на его приветствие, другим же было любопытно, они с удовольствием беседовали, особенно после того, как он давал понять, что он не француз и, что еще лучше, не испанец. Мастерсон старательно избегал разговоров о своей болезни или о причинах своего приезда в Тувареш. Непросто было удержаться от попыток раздобыть информацию, но свое состояние Мастерсон сколотил, потому что был терпелив и методичен, и даже под угрозой скорой смерти он не лишился своего лучшего оружия.

К вечеру следующего дня ему начало изменять самообладание: труднее давались досужие разговоры с ремесленниками или солдатами. Он начал намекать встречным на истинную причину своего приезда, наблюдая, не клюнет ли кто-нибудь. К его удивлению, реагировали все. И дети, и взрослые становились холодными и замкнутыми, а иной раз начинали заметно нервничать, стоило ему вскользь упомянуть, что он приехал в Тувареш в поисках исцеления. Мастерсон думал, что кто-то из местных скрывает чудесный секрет, но никак не предполагал, что этим «кто-то» может оказаться вся община целиком.

По мере того, как расспросы иностранца становились настойчивее, отклики делались менее дружелюбными. Никто ему не угрожал, но на третий день он уже явно перестал быть здесь желанным гостем. Торговцы на рынке отпускали ему товар, но не азартно, небрежно. А дети и вовсе его побаивались.